Жили-были дети и их учительница. Ползали на четвереньках по классу, читая слоги, решали примеры, узнавали свойства геометрических тел, трезвонили в колокольчики. И вот однажды к ним в класс приплыли тапочки. Но дети-то были не простые, а золотые. Недолго думая, они расхватали тряпки и ведра и взялись за дело. Ни паники, ни удивления. Прорванные трубы – дело житейское. Всем ходом прошлой жизни малыши были словно подготовлены к такому сюрпризу. 

 В монтессори-группе все живут по принципу «помоги мне это сделать самому». На случай любой неприятности все предусмотрено: ведро и тряпка неприметно стоят возле столика для стирки. Совок и щетка доступны любому, даже малышу. Наши дети не привыкли оглядываться по сторонам в поисках помощи взрослых. Может, именно поэтому они так естественно кинулись нынче спасать от наводнения свой класс, свой дом. 

Ситуация жизни наших ребятишек во многом необычна. Среди сюрпризов – общество маленького американца. Каждый день происходит спонтанное освоение двух языков, двух культур, двух стилей жизни. 

Однажды на второй месяц работы нашей монтессори-группы Кристофер сильно всех удивил. Было время собираться на прогулку. Ребятишки гомонили в раздевалке, как вдруг остановились, точно заколдованные, даже рты открыли. 

Сквозь полуприкрытую дверь все услышали негромкое пение. У-утушка, утя луговая, утушка, утя луговая! Ой, люли-люли-люли утя луговая… Это пел Кристофер, который еще оставался в комнате. Наша русская народная песня накатывалась ласковой волной. Американский малыш раскачивался на качелях и пел. Может, это и есть лучшее доказательство феномена впитывающего разума, о котором говорила Мария Монтессори? 

Кому-то может показаться, что воспитанники Монтессори-школы – законченные индивидуалисты. Скажут: «Это не в русской культуре делать все только для себя». Ну, что ж, тогда еще одна история. 

Принцип самообслуживания у нас в группе господствует во всем. Даже для того, чтобы съесть яблоко, надо самому потрудиться. Кажется, что тут такого? Съесть яблоко – нет ничего проще! Но красота и гармония, окружающая детей, не позволяет сделать это кое-как. Надо взять ножик или специальное устройство для резанья фруктов, разделить это яблоко на части, выложить на тарелку, убрать мусор и только потом уже есть. 

В том, что яблоко сразу делится на части, как бы подспудно заложена необходимость и закономерность угощения других. Долгое время Кристофер съедал яблоко один, воспринимая его как заслуженную награду за усилия. Но вот однажды случилось так, что до обеда, пока все гуляли, он остался один в классе. Взгляд его упал на яблоко на столике, и ему, конечно же, захотелось его съесть. 

Что в это время происходило в его головке, понять трудно, но вдруг он взял ножик и стал делить яблоко на много мелких частей, явно предназначенных не для него одного. Когда учительница спросила, что он делает, Кристофер ответил: «Это сюрприз для ребят. Они придут голодные». Он не съел ни одного кусочка до прихода детей с улицы. Так забота о самом себе превратилась в мысль о Других. 

Эту историю мы даже случайно на видеопленку сняли. Можно посмотреть. А было так: пришли все с прогулки и сразу повисли на качелях и кольцах в шумной комнате. Антону очень на гамак захотелось, а там уже Кристофер качается. 

Антон решил было подождать и сначала на лестницу залезть, но терпения не хватило. И только Кристофер с гамака встал, как Антон раз! – и за шиворот его толкнул, чтобы побыстрее было. Кристофер не ожидал такого – и бац! – Антону по уху, а сам заплакал и в угол забился. 

На гамаке уже качаться никто не хотел. Антон сел на бревнышко и стал тереть свое ухо. Но не заплакал. А Кристофер ревел на всю группу. Да так жалобно, что все дети окружили его и стали жалеть: «Маленький ты наш». Антон сидел в одиночестве, и только Яна подошла к нему и сказала: «Ты настоящий мужчина!» Потом дети пошли обедать. 

Брат Лаки родился ровно через месяц после того, как ей исполнилось три года. И, конечно же, мама погрузилась в многочисленные проблемы, связанные с уходом за новорожденным. Но, чтобы Лаки не заскучала, не почувствовала себя одиноко, мама попросила папу навестить кузенов из Лос-Анджелеса и взять Лаки с собой. 

Папа Лаки был прекрасным папой, он прекрасно содержал семью, но… он был как раз из тех пап, кто не вмешивается в процесс воспитания своих детей. Он никогда не менял памперсов, не грел бутылочек. Одна мысль о том, что ему придется провести неделю один на один с трехлетней дочерью, приводила его в ужас. 

– Как я ее одену? – спросил он свою жену, нервно подергивая веком. 

– Зачем? Она может одеться сама, – ответила жена. 

– А я должен буду ее причесывать? – спросил папа и побледнел от этой мысли. 

– Вряд ли, – спокойно ответила мама. – Пожалуй, она справится с этим сама. 

– Наверно, ее надо мыть? Я должен буду ее купать, да? – продолжал допытываться папа. 

– Нет, она знает, как принять душ, и сможет помыться сама. Папа был поражен: 

– Лаки действительно умеет делать все эти вещи? Мама Лаки только улыбнулась: 

– Да, дорогой, – сказала она, – Лаки может делать все эти вещи и многие другие. Ведь она уже целый год ходит в школу Монтессори. 

 Ну, конечно, взрослые улыбались, когда Лаки шла по улицам Лос-Анджелеса, поскольку она демонстрировала им невероятно креативный взгляд на моду: она удачно соединила зеленую полосатую рубашку с красной юбкой–шотландкой, фиолетовыми носками и белыми сандалиями. Ее кривые косички смешно выглядывали из-под огромной цветастой панамы. И всюду, где бы она ни шла, Лаки волокла за собой линялого желтого мишку. 

Но экстравагантный вид дочери ни капли не умалял в глазах ее папы достоинства методики Монтессори: благодаря Монтессори папа мог не волноваться за дочь и вполне насладиться поездкой. 

Пока Лаки идет по улицам Лос-Анджелеса в своей смешной цветочной панаме и волочит за собой своего милого желтого мишку, она не осознает, что в ней уже посеяны семена стойкости и уверенности в себе, которые прорастут в будущем, расцветут и дадут прекрасные плоды. 

 

Себастьян был особым ребенком. По каждому вопросу он имел свое мнение и всегда громко высказывал его. К тому же он активно сопротивлялся общему распорядку. Он не мог без опоздания прийти на занятия, не мог сосредоточиться на занятии, не мог выбрать форму работы, не укладывался во временной регламент… 

Однажды Себастьян решил построить замок из картона. Это был великий проект, который весьма увлек Себастьяна, но, к сожалению, не имел никакого отношения к тем темам, над которыми работал класс. 

Однако, казалось, проект делал Себастьяна счастливым… Себастьян работал над ним, не покладая рук. Так продолжалось несколько дней. Потом несколько недель. И я, как педагог, начал волноваться, потому что, по моему тогда близорукому представлению, Себастьян начал отставать, не выполняя никакой другой из намеченных работ. Но Себастьян был непреклонен, и строительство замка продолжалось. 

Учитель, балансируя между разными, часто конкурирующими интересами, выполняя некоторую часть пожеланий каждой стороны, пытается сформировать общий вектор, который подделывает истинный путь. 

Так произошло и со мной в случае с Себастьяном. Я предъявлял ему требования и пытался ввести его в общее русло работы, он, как мог, сопротивлялся мне, вел со мной вызывающе. 

Бывали и хорошие дни, и даже недели, когда он и я чувствовали, что мы делаем общую работу, когда я видел, что мы заняты, как должно, изучением и обучением. Я думал, я учу его. Я ошибался: это он учил меня. 

 …Через месяц-полтора после того, как Себастьян приступил к возведению замка, я вынужден был сказать Себастьяну, что пришло время свернуть проект, так работа над ним затянулась и ему, Себастьяну, пора приступать к выполнению других заданий. Но Себастьян был непреклонен. Тогда я сказал, что я буду вынужден сам убрать замок, забрать его домой, для общей пользы дела. Тогда Себастьян замолчал и надулся. Невероятно, но тогда я решил, что Себастьян просто капризничает, добивается своего любой ценой. Он и я, мы были одинаково расстроены. 

Я чувствовал, что мою власть, власть учителя, подрывают. Я полагал, что это крайне важно, что бы Себастьян переключился с замка на изготовление стенда. Он так не считал. Он поднял на меня глаза, полные слез, и внимательно посмотрел на меня: «Но это же – моя работа! Она – для меня!» В этот момент во мне все изменилось: и как в учителе, и как в человеке. Именно тогда я получил ЭТО. 

ЭТО не было учебным планом, точкой отсчета, стандартом. Это отметало мандат на тестирование и не учитывало проблемы родителей. ЭТО было о том моменте, о Себастьяне, о его работе, о космосе в этой работе. ЭТО давало понимание системы Монтессори и надежду на то, что весь мир имеет смысл. 

В тот момент я, как наставник, вырос больше, чем на любом семинаре. Себастьян дал мне понять, что он имеет права собственности на то, что он изучает. Без меня он прекрасно справлялся с той работой, которую подобрал себе, исходя из своих личных потребностей. Работая над замком, он вырос как личность так, как я не мог рассчитывать, если бы он занимался предписанной ему работой. 

Теперь много лет отделяют меня от того события, но мысленно я часто возвращаюсь к нему. Теперь я знаю наверняка: в учителе важно умение отпускать, т.е. надо уметь позволять детям показывать вам, куда идти с ними и как. Естественно, должен быть баланс. Мы должны быть внимательны, не стоит позволять педагогическому маятнику качаться от одной крайности к другой и свобода выбора формы обучения не должна стать самоцелью. И все-таки, это сущность того, что мы делаем. 

Дети имеют огромный резерв восприятия, они в состоянии преобразовывать информацию, находить неожиданные связи между обучением, образованием и реальной жизнью. Мы, учителя, должны научиться слышать детей.