Безмолвное любопытство ребенка. Из дневников Даниила Жуковского

Анатолий Цирульников

Странное дело, я долго не понимал, в чем смысл записок о детстве (ну, мемуары на склоне лет), – пока не натолкнулся на тетрадку одного человека. На вопрос анкеты ГПУ «Что вы делали во время революции?» он ответил: «Был ребенком». Анатолий Цирульников

Если бы взрослый помнил

Его звали Даниил Жуковский. Сын поэтессы Аделаиды Герцык и ученого-биолога Дмитрия Жуковского. В доме на Арбате собирался едва ли не весь Серебряный век: от Марины Цветаевой до Бердяева. Даниил закончил математический факультет университета, был поэтически одарен, написал несколько блестящих работ по теории стихосложения. Все поменялось в одно мгновение.

В 1925 году умерла мать, скоро арестовали отца, а в 1936 - м добрались до сына. Ему было предъявлено обвинение в «хранении контрреволюционных стихов Волошина» и «измышлении о жизни советских людей» (где-то в разговоре упомянул о голоде на Украине). Вначале дали пять лет. Но в Орловской тюрьме, по доносу, предъявили новое обвинение. Приговор особая тройка подписала 15 февраля 1938 года, и на следующий день, в день рождения матери, 28-летний Даниил Жуковский был расстрелян.

Память о нем не сохранилась, если бы при аресте чудом не уцелели три школьные тетрадки, озаглавленные «Мысли о детстве и младенчестве». Благодаря этим тетрадкам спустя многие десятилетия выяснилось, что Даниил Жуковский – гений, проникший в тайны психологии детства.

Я воспроизведу фрагменты записей, которые почти не нуждаются в комментарии.

«…Те вещи, о которых я хочу говорить, – рождение понятий и детские эмоции, – лежат вне нашего языка, и сама попытка выделить их в наиболее чистой форме с помощью слов взрослого человека несет в себе противоречье». Он пытается разрешить его.

«…Мои увлечения, серьезные и маленькие, эстетические и научные переживания есть лишь как бы нити, протянутые от нескольких простых и ярких состояний самых юных лет. Если и есть ценное в том, что я думаю и делаю теперь, то лишь тогда, когда это является продолжением дел, начатых в возрасте трех-четырех лет». Родители, педагоги, психологи, прохожие – мы видим детство снаружи.

А что внутри?

…Известно, что ребенок задает очень много вопросов, но известно ли, что это лишь ничтожная доля того, что ему хочется знать и о чем он не может спросить?» «...Как он воспринимает горизонт, бахрому дальних лесов, профили гор?… Они – предмет величайшего любопытства ребенка, но безмолвного, с которым он большей частью не обращается к взрослым».

«…Я знаю уже, что взять рукой нельзя, что это «далеко», – но я не знаю, как это называется, даже смысл указательного жеста не полностью еще постигнут мной. Но если мне и назовут его, что мне делать с этим его именем? Разве оно ответ на вопрос? И я углубляюсь один в невыразимое. Только другой ребенок может теперь понять меня».

Ни один психолог на свете не может рассказать, что происходит внутри субъективного мира ребенка – только он сам, но у ребенка нет средств, чтобы передать это. А там самое ценное.

«…Если бы взрослый помнил факты, связанные с минутой такого созерцания, и сказал бы все, что можно сказать «взрослыми» словами об этой минуте, – это было бы чудесным откровением для нас не только в области педагогики и развития детей, но и в области вообще самых захватывающих психологических тайн, к каковым относится возникновение первых понятий».

Тайна возникновения понятий. Очеловечивания мира, когда во всем, что тебя окружает, можно увидеть человеческий лик. «В каждом холме, в каждом новом большом дереве прежде всего другого виделись глаза, нос, рот… Это наполнение мира человечьими лицами – именно человечьими… – совершается невольно и естественно».

Улыбка без лица

У Даниила Жуковского есть удивительные прозрения, не знаю, читал ли он в то время еще не переведенного в России Льюиса Кэрролла с его чеширским котом. «…Улыбка без лица. Таково первое восприятие вещей ребенком. Нет понятий, нет того, что мы называем элементами знания: каждый предмет действует прямо на чувство…»

Мир «чувств-ощущений» раннего детства, о котором мы почти ничего не знаем, предстает у Жуковского далеко не безоблачным. «...Я начинаю жить в таком обнаженном мире чувств, прущих на меня из всех углов, что если бы не скудость вещей, находящихся в комнате и возле дома, и не игнорирование на первых порах большинства отдаленных предметов, – я бы заблудился среди этих мне одному ведомых звуков и запахов, захлебнулся бы...»

Возможно, срабатывают защитные механизмы. Но расплата за это – прощание с младенчеством, обнаженный мир чувств уже не повторится никогда. Другой мир приходит на смену. «Всегда, когда я попадал в новое место, мое любопытство прежде всего влекло меня к изучению относительного расположения всех частей незнакомого ландшафта. Самым важным являлось установить, где что начинается и кончается…»

Тайна возникновения понятий

Абстракция воображаемого плана, предполагает Жуковский, возникает рано, и она лирична. «Все ее части: темная область леса, синяя полоса реки, серо-зеленое пятно вырубки, желтый берег моря, линия аллейки и железной дороги с почтальоном и, наконец, грязноватые, насыщенные переживаниями пятна нашей дачи и станции, – все это образ, где краски суть чувства, формы суть эмоции».

Парадоксально: взрослый стремится к упрощению картины мира, а ребенку близка путаница, сложность. «…Величайшей радостью жизни стало для меня… углубляться в самый глухой угол этого небольшого участка, где деревца уже начинали бросать маленькую тень. Меня больше всего радовало, что, отойдя на некоторое расстояние от няни и от дороги, я уже не видел их… Это желание теперешними словами можно назвать только стремлением к дезориентации в мире: все забыть, все потерять, чтобы все стороны смешались… Не помню, откуда возникло это слово впервые, кто первый сказал мне его, кто первый частично смог угадать мои тогдашние радости и назвал эту рощицу «путанкой».

Дистанция между Даниилом-ребенком и взрослым – менее двадцати лет. Почему в молодости человек обращается к детству? Ностальгия по ушедшему или первая попытка заглянуть в колодец?

«…Произвести теперь абстракцию моего тогдашнего восприятия воды всего труднее… Но самое ее важное свойство – всепроницаемость. Однажды мы были в гостях у моих тетушек в Майоренгофе, куда отправились из Ассерна на поезде. Это было большим событием и хорошо запомнилось. Гуляя там один в садике, я провалился одной ногой в бочку, врытую в землю. Тотчас же я ощутил под своим чулком что-то холодное и неприятное, слегка пощипывающее. Никого кругом не было, а я один не мог выбраться, поднял рев. Меня вынул какой-то садовый работник, но ощущение скользкости и пощипывания в ботинке не прекратилось. Прибежала мама, няня, меня мыли, переодевали, сушили...

Этот факт должен был сыграть большую роль в процессе созидания водной концепции, хотя в чем эта роль – не осталось в памяти. Должно быть, именно здесь я доосознал наиболее отчетливо волшебное свойство проникновения воды сквозь самые маленькие щелки. Чулочки, башмачки – ничто не предохраняло от нее… Неприятные ощущения не замутили всеобщего ее очарования… Кажется, рай представлялся мне тогда как берег моря, где все люди купаются в одежде, то входя в воду, то выходя, стоя по пояс в ней или совсем погружаясь».

Что-то библейское

Кадр из картины Андрея Тарковского. Невыразимая тайна, в которой скрыта масса неиспользованных сюжетов, неназванных имен. «Я стою среди двора, мучим тремя важными, связанными друг с другом вопросами: о родстве, рождении детей, об именах людей… Как примириться с тем, что у людей по нескольку имен? Меня зовут Даля, иногда называют Даниил, и Жуковский, оказывается, относится тоже ко мне. Ценность имени нарушена и раздроблена. Что отвечать, когда спрашивают, как зовут?.... Я стал связывать вместе все свои имена и остановился на комбинации: Даниил Жуковский – Даля».

Под занавес еще одна выписка из его тетради – для потомков. «Каждый человек должен был бы оставлять мемуары о своем младенчестве, пусть иногда всего несколько страниц – один-два решающих момента, наметивших его личность…

Если нам все же удастся, спустившись в свое детство по главным магистралям своей жизни, разглядеть в нем эти начала, – вся жизнь тогда вытянется в таинственный, извилисто-стройный путь, в котором каждое событие есть продолжение одного и того же, есть лишь новое воплощение одной какой-то неисчерпаемой потайной струи, которую сами мы постигаем лишь чуть-чуть...»

В конце 90-х годов минувшего века в Университете Российской академии образования открыли архив воспоминаний о детстве. За несколько лет было собрано более пятисот воспоминаний разных людей. Увы, этот уникальный архив просуществовал недолго, а то можно было бы назвать его именем Даниила Жуковского. Одного из многих и единственного в своем роде, молодого гения, расстрелянного в Орловской тюрьме.

Меня не оставляет его идея мемуаров о младенчестве. Осуществимо ли? Не знаю, каждый ли способен оставить «пусть несколько страниц» своего раннего детства. Но есть другая возможность: записывать день за днем, с рождения, жизнь собственного ребенка…

Статья из журнала «Монтессори-клуб» № 2 (52) 2016
Картины Нино Чакветадзе

#наблюдение